Метафора, слово само похоже на снег ноздреватый.
Берег один в хляби, другой покатый.
Молчат на одном, на другом треугольник света.
Тыльник надежд
кого-то зачем-то где-то.

Верне
Хвала тебе, Верне,
твой воздух всех верней,
надежда чище,
когда мы ищем,
себя находим в гавани, Верне.
Покинув ясли лет,
за костровище
рыбацкое идём.
И всё поёт во сне.
Деревья берега. Деревья на воде.
Хвала тебе, Верне, в твоих когда и где.

Играй, Себастьян Пылесосов,
на улице
белой, как снег.
Дефисы нужней переносов.
И слова точней человек.

Играй, потому что природа
рассеет лучи горячи,
и звуки её собирают.
Репьями дефисы в ночи.

Шатаемые, страшные себе,
мы видим снег,
и он зачем-то бел.

Хотел бы как Мандельштам.
Но кто-то сказал: не дам.
Нужно признать. Это уже есть.
Шатаюсь в миру
и вижу: к шатру
приходят, чтобы упасть, протянув настоящую весть.

На полотенцах, которые
можно купить возле колизея в Эль-Джеме,
изображен колизей в Эль-Джеме,
сверхцветной,
мультипликационный.
Но разваленный,
в этом смысле как есть.

Целый ряд руин на ограде,
заросшей бугенвиллеей,
и рядом араб.

Интересное, должно быть, чувство -
возлежать на истории,
положившей на обе лопатки римлян,
французов,
танкистов Роммеля,
бивших от скуки по этим стенам.

Полотенца пляжные.

Касательно мегаколера
ясно,
что ему предстоит померкнуть под солнцем,
после стиральной машины,
настичь колизей.

То ли шарф надеть,
то ли так прилечь.
Заскрипела твердь.
До свиданья, речь.

Выспись, век досад,
страха на свету.
Я не знал про ад.
Я пытался тут.

То ли райский сад
по углам цветёт,
то ли не болит,
то ли твердь поёт.

Пиит зимы колониальной
апрель
дочитанных трактатов
т.е.
п.ч.
мешок картофельный под пальмой
повсюду воотще
актёр сыгравший астронавта
сомнительном в ключе
скафандр играющий скафандр
бербер похожий на гербарий
колонна
ряд
автозаправки
песок как сок
вещей.